* * *

По неметчине, взмыленным трактом ночных деревень

озабоченно омнибус мелет свою дребедень,

не спеша отплывают от борта тяжелые двери —

это некий безумец задумал уйти в никуда,

где в ознобе трясётся над кирхой родная звезда,

воздаётся по вере.

Я-то верил как раз. Думал мало, а верил вполне,

пребывая в уютной, слепой, голубой пелене,

где любое движенье сюрпризы сулило дитяти,

а теперь проношусь через Гарбсен и Майенфельд в ночь

и уже не надеюсь солёный туман превозмочь,

полоумный храбрец, поумневший некстати.

Надрываясь до боли в гортани, кого-то зову.

Мало толку орать в безмятежную пропасть: "Ау!" —

даже глупое эхо оттуда и то не ответит,

а которой дозваться хотел бы — той попросту нет:

мирно с мужем живет, спит с любовником, варит обед.

Это ветер весенний. Ты думал, что голос? Нет, ветер.

Он потянет с востока, туман превратит в острова —

так из белых стихов проступают цветные слова,

обнажаются рифмы, ползут водянистые клочья.

Продолжается гонка, когда невозможно домой,

прочь от серого вечера, серое утро долой,

за чужой, но спасительной ночью.

1991