The following poem was originally published in Russian in Moscow in 1990 (Novy Mir, 1990 No 4). Its English translation appeared four years later in Partisan Review in Boston, USA (Partisan Review, 1994 No 2). The translation was made with no rhythm nor rhyme. The original, however, was written in the Russian tradition of repeated verses with a rather complicated schema of rhythm and rhyme, a transliterated example of which is presented below following the translation.

 

 

DIALOGUE

 

Your dust is here, but not your spirit.

 

– Dershavin

                                                         

I went by streetcar to the morgue.

The heat was Biblical.

And I could not understand at all -

Where is she, who had lived?

She must be somewhere,

That I knew, not knowing where she was,

Who yesterday had been here,

On this side of the tunnel.

 

Things floated around my head.

Fluff from a poplar tree, I thought.

But some unearthly voice

Troubled my confused ear.

I knew well that I would die

And so would prove

To the one who whispers: „Nothing moves

Without leaving its trace,

 

Nobody just goes...“

The materialist, slipping into a trance,

I muttered: Nonsense, foolishness! -

And shook my mortal head.

And so we conversed

While clouds drifted over the streetcar,

Smelling of grass -

Warm, young, alive - and tar.

Peacefulness all around.

I went to collect her things,

To have the funeral papers

Signed and sealed.

They solemnly brought me her

Coat, and dress, and underwear,

And then I could see

What existence amounts to.

 

I signed for those rags.

It took the greatest strength.

And of Him, who took her,

I prayed for healing tears,

But found neither tears nor words

That I was ready to accept,

To muddy my soul

In the astral blue depths.

 

Translated from the Russian 

by Don Share and Deborah Cohen

 

 

 

The first verse in Russian with a meter and rhyme schema:

The apostrophe (') below is an accent sign 

 

The (U) stands for an unaccented syllable.

The (–) sign stands for an accented syllable.

 

 

Ya yéhal na tramváye v mórg.   

Bylá bibléiskaya zhará,                 

i yá nikák ponyát ne móg, 

gde tá, kotóraya zhilá.                 

Chto gdé-to být oná dolzhná  

ya znál, ne znáya, gdé oná, 

tá, chto vcherá yeshchó bylá   

po étu stóronu zherlá.         

 

 U–UUU–U–     

 U–U–UUU–     

 U–U–U–U–      

 U–U–UUU–     

 U–U–U–U–

 U–U–U–U–

 –UU–U–U–

 U–U–UUU–

 

(a)           

(b)

(a)

(b)

(c) 

(c) 

(d) 

(d)

 

 

*     *     *

 

Здесь персть твоя, а духа нет.

 

Державин

 

Я ехал на трамвае в морг,

была библейская жара

и я никак понять не мог –

где та, которая жила?

Что где-то быть она должна,

я знал, не зная, где она,

та, что вчера еще была

по эту сторону жерла.

 

Витало что-то надо мной,

я думал – тополиный пух,

а это некто неземной

тревожил мой смятенный слух.

Я твёрдо знал, что я умру

и этим самым нос утру

тому, кто шепчет: "...в никуда

ничто не сгинет без следа,

 

никто не канет в никуда..."

Матерьялист, впадая в транс,

бубнил я: нонсенс, ерунда! –

и смертной головою тряс.

И так общались мы, пока

шли над трамваем облака,

гудроном пахло и травой

нагретой, молодой, живой.

 

Всем этим умиротворён,

я ехал вещи получать,

на документ для похорон

поставить подпись и печать.

Мне скорбно вынесли её

пальто, и платье, и бельё,

и я тогда увидеть смог

существования итог.

 

Я расписался за тряпьё,

и это было свыше сил,

и у Того, Кто взял её,

я слёз целительных просил,

но не нашлось ни слёз, ни слов,

которым внять я был готов,

чтобы смутили душу мне

в астральной синей глубине.

 

1979