[Home] [Назад]

© 1991-2005 В.Б.Брайнин

Зачем следует развивать музыкальное мышление ребёнка[1]

 В культурной жизни постхристианского мира[2] за последние тридцать лет произошли изменения, напоминающие смену геологического периода. Оставим в стороне литературу, театр, кино, живопись – это отдельный разговор. Поговорим о музыке. В пору моей ещё сравнительно недавней молодости под словом «музыка» понималась «классическая музыка», под «музыкой 20 века» понималась исключительно академическая музыка 20 века. Для джаза было слово «джаз», для рока – «рок», для попсы – «эстрадная» или «лёгкая музыка». В разговорном обиходе никому не приходило в голову одним словом «музыка» объединять все эти явления. Сегодня, слыша или читая слово «музыка», я уже знаю, что серьёзная музыка предполагается здесь в последнюю очередь. Это произошло как-то само собой, незаметно, и, наверное, многие уже и не помнят, как воспринималось ими слово «музыка» ещё совсем недавно.

Я живу по большей части в Германии. Немцы, можно сказать, любят серьёзную музыку. Но когда я бываю «в концерте», то вижу, что слушатели отчётливо делятся на консерваторско-молодёжное меньшинство (город небольшой, физиономии примелькались – студента-музыканта видно) и остальных, кому сильно за пятьдесят. Промежуточного поколения нет. Следовательно, посетители концертов – это либо сегодняшние и будущие профессионалы, либо последние из оставшихся меломанов. Ещё немного – и любители музыки вымрут, подобно динозаврам, останутся одни профи. Сохранятся ли к тому времени консерватории? Для чего учиться, если играть будет не перед кем? Уже сегодня в той же Германии закрываются оперные театры, распускаются симфонические оркестры, в общеобразовательных школах нехватка учителей музыки. Процесс, как говорят на родине, пошёл. Музицирование всё ещё считается среди определённой части населения необходимой частью воспитания, престижным времяпрепровождением. Но это кажется уже инерцией культуры, постепенно остывающим потоком некогда кипящей лавы.

Уже и некоторые немецкие профессора говорят себе «хенде хох» и требуют смены приоритетов в музыкальном образовании: «к уроку музыки следует предъявить требование ориентироваться на слуховые привычки школьников и не исключать их музыку ... речь идёт о том, чтобы выработать такие стилевые и оценочные критерии, которые руководствовались бы не только «классической» музыкой... [именно так, слово «классической» взято в кавычки. – В.Б.]... при этом поп- и рок-дидактика должны вместо голого слухового анализа превратиться в создание и воспроизведение собственных [детских] сочинений... это необходимо, если учитель музыки не хочет потерять взаимопонимание с учениками...».[3] 

Мне всё же кажется, что у школьников достаточно мотивации, чтобы самостоятельно разбираться с массовой продукцией, и было бы жаль тратить на это драгоценное школьное время. Переориентировать школьное музыкальное образование на поп-рок означало бы примерно то же самое, что и переориентировать детское питание на чипсы и кока-колу. То из творимого сегодня, что называют музыкой, лично мне (за редчайшими исключениями) несимпатично. Ни поп, ни рок, но в том числе ни новейший авангард, ни постмодерн. Почему – это отдельный вопрос, и об этом тоже в другой раз.[4]

Ребёнок, во времена Баха обучавшийся игре на музыкальном инструменте, играл в качестве педагогического репертуара современную ему, «модную» музыку. При Шумане, Чайковском, даже при Прокофьеве, т.е. буквально полвека назад, эта ситуация ещё сохранялась. В наше время ребёнок играет музейную музыку. У меня такое впечатление, что музыка в том понимании, которое существовало на протяжении последних нескольких веков, своё существование прекратила. Условно говоря, это произошло 9 сентября 1975 года, в день смерти Шостаковича. Я вырос с представлением о вечно плодоносящем искусстве, и расставаться с этим представлением оказалось очень больно.

Это не чисто музыкальная ситуация. В европейской и американской поэзии произошло нечто похожее примерно в то же время, в семидесятые годы. В значительной степени этот процесс задел и русскую поэзию. Войти в культуру можно через разные ворота – через музыку, поэзию, живопись. Эти ворота могут открываться по очереди, но захлопываются одновременно, и, если упущено драгоценное время, детство и отрочество, когда восприятие ещё пластично, войти в культуру становится очень и очень сложно. Что-то подобное происходит сегодня уже в глобальных масштабах, словно человечество впадает в детство, превращается в подростка, предполагающего, что телевидение и компьютеры существовали всегда.[5] Герман Гессе замечательно провидел эту ситуацию в своём романе «Игра в бисер». Настала «фельетонистическая эпоха», т.е. время, когда вместо культуры предлагается её популярное изложение, когда любознательность сменяется пустым любопытством, когда популяризация классики происходит через мелодии мобильных телефонов. Причём произошло это гораздо скорее, чем предполагал Гессе. Навсегда ли, или это в историческом масштабе ситуация временная – мы не знаем. Если навсегда, то грядущим поколениям то, что мы называем культурным наследием, может и не понадобиться.

То, о чём я пишу – не страшилка, но попытка взглянуть на происходящее «с холодным вниманьем». В связи с этим возникает ряд вопросов. Почему так произошло? Можно ли ещё изменить ситуацию, или процесс стал необратимым? Надо ли изменять ситуацию? Для чего вообще нужна серьёзная музыка? А если нужна, и если можно ситуацию изменить, то как?

[читать дальше]